88. Четвёртая танковая

Май 1940 года, Западный фронт.

— ...На автобусах?! — полковник Шарль де Голль недоуменно посмотрел с высоты своего немалого роста на начальника штаба 4-й танковой дивизии. — Как вы сказали?!

— Так точно, мон колонель, дивизия располагает только одним батальоном пехоты, которая перевозится автобусами, конфискованными у окрестных муниципалитетов, — сквозь зубы подтвердил начштаба. — Никаких бронетранспортёров, армейских грузовиков или других транспортных средств у нас нет. Материальная база, скажу прямо, ужасающая. Три танковых батальона не обеспечены прикрытием и средствами усиления, штаб фронта обещал дополнительно прислать сегодня к полудню егерский батальон...

— Понятно, — коротко ответил полковник де Голль. — Что ж, жду доклада по оперативной обстановке...

Сказать, что обстановка складывалась неблагоприятно, — значит сильно преуменьшить. Танковый корпус генерала Гота прорвал фронт у Динана, моторизованные части, обязанные ликвидировать прорыв, были уже уничтожены или скованы боями с 6-й армией нацистов, 2-я французская армия, призванная прорваться к плацдарму возле Седана, разбилась о стойкую оборону 10-й танковой дивизии немцев. Положение ухудшалось столь стремительно, что командование зачастую не знало, какие части остались в распоряжении Парижа...

В Пикардию, командовать недавно сформированной 4-танковой дивизией, направили полковника Шарля де Голля, как офицера прогрессивно мыслящего и придерживающегося принципов применения механизированных частей, разработанных ещё в начале 20-х годов «отцом французских танков» генералом Эстьеном. Увы, но сейчас именно Германия подтверждала на практике, как прав был Жан-Батист Эстьен, которого после Первой мировой никто во Франции не стал слушать — стальные лавины бошей вспарывали французскую оборону, ставя под угрозу столицу и существование государства как такового...

Де Голль отлично понимал, что его функция на фронте сейчас проста — «затыкать дырки». Но как это сделать без транспорта, средств снабжения и ремонта, а главное, — без связи? Многие из ста пятидесяти танков дивизии не были оборудованы рациями, пришлось вспомнить опыт Первой мировой и использовать связных на лошадях или мотоциклистов.

— ...Эт-то что ещё такое? — полковник не без удивления воззрился на подошедшую к штабной палатке группу из дюжины солдат без оружия и в грязнющей униформе. — Господа, я требую объяснений!

Старший, капитан средних лет, отсалютовал.

— Мсье колонель! Четвёртый отдельный артиллерийский дивизион, моторизованная рота! Капитан Роваль! Наше подразделение полностью уничтожено под Сен-Кантеном, мы едва выбрались!..

— Где ваши винтовки? — ледяным тоном осведомился де Голль.

— Простите, мсье колонель! Немцы потребовали, чтобы мы их бросили!

— Что? — полковник ушам своим не поверил. — Немцы? Потребовали? Повторите!

— Мсье... Мы отступали с колонной беженцев, нас обогнала немецкая танковая рота. Они остановились, приказали бросить оружие, заявили, будто «у них нет времени брать нас в плен» и сказали двигаться на юг, чтобы не загромождать дорог. Мы вынуждены были подчиниться.

Шарль де Голль потерял дар речи. Ничего более позорного, но одновременно и трагического, он не слышал за всю свою военную карьеру с 1912 года. Капитана можно было понять: в окрестностях было немало безоружных военнослужащих. Они принадлежали к частям, обращённым в беспорядочное бегство в результате стремительного наступления немецких танков в течение последних дней. Где находится линия фронта, никто не представлял, а вражеские танки могли появиться внезапно, там, где их совсем не ожидали.

— Капитан Роваль, — сквозь зубы процедил полковник, — вы понимаете, что сейчас подписали сами себе приговор трибунала? Вас расстреляют за дезертирство и трусость!

— Если бы мы оказались трусами, мон колонель, никто из нас не стоял бы сейчас перед вами! Каждый желает сражаться! Прикажите выдать нам оружие!

— Чтобы вы снова?.. — де Голль осёкся и поморщился. Он не хотел оскорблять капитана. — Ладно, допустим. Ваша воинская специальность?

— Заместитель командира ремонтной роты, мсье! Хорошо знаком со всеми моделями отечественных, британских и чехословацких танков.

— Прекрасно. У нас острейший недостаток обученных экипажей, капитан. В дивизии всего сто пятьдесят машин, к сожалению, часть командиров танков «Сомуа» никогда раньше не стреляли из орудий, а водители имеют за плечами в общей сложности не более четырёх часов вождения... Несколько машин вообще без экипажей. Вы в состоянии принять под командование танк S35 и набрать команду из отступавших вместе с вами солдат?..

— Так точно, мсье колонель! — не раздумывая ответил Роваль.

«Очень хорошо, — подумал Шарль де Голль. — Он не сказал «попытаюсь», «попробую» или «постараюсь». Кажется, этому человеку можно доверять, пускай он и бросил оружие! Впрочем, я не уверен, что в его положении не поступил бы также...»

* * *

В течение следующих дней 1940 года 4-я танковая попыталась нанести контрудар по немецким частям, двигавшимся к Ла-Фэру, очистить южный берег реки Сер от мотопехоты противника и начать развивать наступление в сторону Сен-Кантена, где, по донесениям разведки, сосредотачивались крупные германские силы, включая тяжёлую артиллерию.

Подойти к наведённым немцами переправам через реку не удавалось: танки де Голля не были обеспечены прикрытием артиллерии и пехоты, любая попытка атаковать понтонные мосты приводила лишь к потерям. Применить тяжёлые и неповоротливые, но хорошо вооружённые и бронированные танки B1 bis командир дивизии не решался, эти машины являлись великолепной мишенью для германских истребителей танков и безраздельно господствовавших в небе штурмовиков Ju-87.

Самым невероятным было положение «перевёрнутого фронта», в котором оказалась дивизия де Голля: танки двигались по дорогам, вокруг которых буквально кишели немцы! Создавалось ощущение, что 4-я танковая полностью окружена, но противник вёл себя крайне странно: происходили редкие стычки, но немцы сразу отходили и продолжали целеустремлённо двигаться на северо-запад, фактически не обращая внимания на танковую дивизию, разгуливавшую у них в тылу! Неприятель нацелился на Дюнкерк, решив уничтожить северную франко-английскую группировку, не отвлекаясь при этом на всякие мелочи.

— Это просто хамство, — не без чёрного юмора заявил полковник де Голль офицерам штаба. — Возмутительно! Боши нас просто игнорируют! Признаться, за столь недостойное поведение я бы вызвал немецкого командующего на дуэль!

Шутки шутками, но все отлично понимали, что вскоре за 4-ю танковую возьмутся всерьёз. Де Голль собирался нанести фланговый удар по германским частям в районе Лаона, вокруг которого противник уже организовал оборонительные рубежи. На север, к городскому предместью Фестьё и был отправлен разведывательный отряд, поддерживаемый взводом S35 «Сомуа», включая танк капитана Роваля...

— Ни в коем случае не вступать в боевое соприкосновение с германской бронетехникой, — де Голль лично отдал приказ командиру разведчиков. — Вражеский Pz. III гораздо быстрее и манёвреннее наших машин, хотя S35 лучше бронирован — сорок шесть миллиметров против тридцати! Преимущество бошей — скорость. При обнаружении танков противника не позволяйте им приближаться, сразу отходите к нашим основным силам!

Деревня Фестьё не представляла собой ничего особенного: старинная церковь, домики под черепицей, живые изгороди. Движения не видно, скорее всего, жители Фестьё успели бежать.

Немцев сложно назвать «беззаботными» и «неосмотрительными», но события последних недель и невероятно лёгкие победы сыграли свою роль — противник не воспринимался всерьёз. Два бронетранспортёра Sd. Kfz. 251 стояли на площади между церковью и крошечным рынком, неприятель расслабился настолько, что командир даже не выставил охранения: предполагалось, что здесь глубокий тыл. Появление трёх «Сомуа», да ещё худо-бедно прикрываемых пехотой, вызвало разве что недоумение: трофейные?..

После того, как S35 с ходу открыли огонь, организовать сопротивление не удалось. «Сомуа» подожгли броневики и выкосили из пулемётов два немецких взвода, уцелевшие предпочли беспорядочно отступить. Однако лёгкой победы не получилось: никто не заметил, что на северной окраине деревни расположились танки противника, старавшиеся не заезжать в населённый пункт — опасно. Увлёкшиеся преследованием пехоты французы выскочили прямиком под орудия Pz. III, успевших изготовиться к бою.

Закон «танки с танками не воюют» был грубо нарушен обеими сторонами, причём бой шёл в самом тесном соприкосновении: расстояние между машинами оказалось не более ста метров. «Сомуа» оказались в более выгодном положении, лишь на одной «тройке» стояло 50-миллиметровое орудие, у остальных четырёх танков были 37-миллиметровые пушки. Кроме того, S35 отличался рациональным наклоном лобовой брони, в отличие от «квадратных» немцев.

Тем не менее выучка германских экипажей оказалась куда выше. Успех танка в поединке — манёвр и скорость. Три машины мгновенно обошли выехавших из-за домов «Сомуа» и слаженно открыли огонь по бортам и корме, где броня была значительно слабее. Один S35 загорелся, но, к счастью, сработала система из трёх огнетушителей, установленная в моторном отделении. Другому сбили обе гусеницы повредили ленивец. Французы в долгу не остались, подбив командирскую «тройку» с рамочной антенной за башней и обездвижив второй танк. Немцы, дисциплинированно следуя инструкциям, немедленно покинули машины и залегли.

В итоге экипаж капитана Роваля остался в одиночестве, лишь его танк сохранил способность двигаться. Ждать помощи от прикрытия не приходилось, сопровождение увязло в деревне, перестреливаясь с отошедшими немецкими пехотинцами. По счастью, левый борт «Сомуа» прикрывали повреждённые танки, а зайти с кормы «тройкам» мешали деревенские здания.

Неизвестно, сказалось ли невероятное везение, или немцы действительно относились к противнику несерьёзно, но Роваль последовательно подбил из 47-миллиметровой пушки S35 ещё два Pz. III: один из них самонадеянно подставил борт, а второму бронебойный снаряд прилетел точнёхонько под орудийную маску, чуть приподняв и заклинив башню. Третий танк предпочёл отступить, быстро нырнув за живую изгородь и скрывшись.

— Победа? — сам себе не веря сказал Роваль. — Выходит, мы всё-таки можем воевать с немцами?..

Фестьё пришлось оставить: подкрепления не ожидалось, кроме того, могли подойти дополнительные силы неприятеля. Повреждённые «Сомуа» бросили, в расположение 4-й танковой вернулась только машина капитана Роваля.

— ...Танковый бой на максимальном сближении? — полковник де Голль, выслушав доклад, насупился. — Три S35 против пяти танков противника? В нарушение всех правил и уставов? И заодно моего приказа?

— Виноват, мон колонель!

— Конечно, виноваты. Наказание последует: я отправлю командующему фронтом представление на награждение всех членов вашего экипажа Военным крестом с пальмовой ветвью... И не смейте возражать! Вы не просто победили в бою. Вы вернули офицерам и солдатам нашей дивизии уверенность в силе французского оружия и нашей воле к победе!..

* * *

Месяц с небольшим спустя Франция капитулировала. Машины, оставшиеся в 4-й танковой после четырёх с половиной недель боёв, были взяты немцами в качестве трофеев. Некоторое количество S35 «Сомуа» использовались на Восточном фронте в СССР.

Полковник Шарль де Голль предпочёл не сдаваться и улетел в Великобританию — как выразился впоследствии Уинстон Черчилль, «увозя на своём самолёте честь Франции».

Капитан Роваль попал в плен и умер в немецком лагере от тифа, не дожив сорок дней до Победы. Военный крест за бой при Фестьё был вручён его вдове в 1946 году лично де Голлем.

 © А. Мартьянов, 2014

Обсудить на форуме.