23. Тяжелая походная кухня

Ноябрь 1916 года, Генеральный штаб германской армии

— Мы не должны отставать от противника в техническом плане, — начальник Генерального штаба Пауль фон Гинденбург устремил суровый взор на генерала Фридрихса. — Текущее положение нетерпимо, герр генерал!

Фридрихса пробрала невольная дрожь. Немногие могли выдержать ястребиный взгляд Гинденбурга — безупречного вояки, воплощения германского воинского духа. Рядом с этой эпической фигурой каждый остро ощущал собственные недостатки.

— Сейчас предпринимаются все необходимые шаги, герр фельдмаршал, — проговорил Фридрихс, сам зная, что звучит это заверение неубедительно.

Гинденбург аккуратно вынул из папки и выложил перед собой на стол приказ.

— Вам поручено возглавить техническую комиссию, созданную специально для организации и объединения работ по созданию германского танка, — объявил Гинденбург. — Ознакомьтесь с приказом. Нельзя допустить, чтобы англичане нас опережали... Германия уже добилась существенных успехов на фронте, и теперь необходимо закрепить их. Гражданское население Германии должно видеть свой долг в единстве с воинами Отчизны. Одни проливают кровь на фронте, другие не жалея себя работают ради этого в тылу! Только так!

Взгляд фельдмаршала чуть смягчился, и Фридрихс воспользовался этим, чтобы просмотреть приказ.

Он был датирован тринадцатым ноября. Особая техническая комиссия во главе с генералом Фридрихсом должна была координировать усилия нескольких ведущих промышленных фирм Германии — в том числе «Опель», «Даймлер», «Бюссинг», NAG, «Бенц». Все они бросались, как в прорыв, на разработку танка.

Фридрихс кивнул. Ответственности он не боялся. Почти год он возглавлял Седьмое транспортное отделение Общего управления Военного министерства, которое и выступало в роли заказчика военных машин.

Легкая улыбка скользнула по лицу генерала.

— И как планируется назвать будущий германский тяжелый танк?

— Всегда начинайте с имени, — провозгласил Гинденбург. — Правильно избранное имя вселяет в оружие правильный дух. Я полагаю, логичнее всего будет назвать германский танк A7V — в честь вашего подразделения, Abteilung 7, Verkehrswesen. Что скажете, генерал?

— Скажу, что это большая честь.

— И большая ответственность, — прибавил Гинденбург. — Действуйте!

22 декабря 1916 года

Гинденбург развернул чертеж. Капитан Йозеф Фольмер стоял рядом с фельдмаршалом, готовый в любую секунду дать пояснения. Фольмеру было сорок шесть лет и как большинство технарей, конструктор не испытывал душевного трепета перед большим начальством. Но Гинденбург произвел впечатление даже на него.

Фольмер был главным инженером Опытного отделения Инспекции автомобильных войск, руководя всеми конструкторскими работами. У Фольмера имелся большой опыт разработки автомобилей самых различных типов, а в военном ведомстве он занимался повышением проходимости грузовиков. Сейчас ему подчинялось около сорока конструкторов от различных фирм.

— Танк, танк, — произнес вдруг Гинденбург.

Фольмер наклонил голову:

— Ваше превосходительство, господин фельдмаршал?

— «Танк», говорю я, — повторил фельдмаршал с легким раздражением в голосе. — Имя, господин капитан, имя! Имя содержит в себе дух.

— A7V, — сказал Фольмер и показал каллиграфически написанное название на листе чертежа.

Гинденбург отчетливо фыркнул. Этот звук в германской армии считался зловещим.

— Мне не нравится, что мы заимствуем само это английское слово — «Tank». В нем нет германского духа. Нужно что-то более родное нашему слуху. Речь ведь идет о броне, о бронированном автомобиле... О Panzerwagen. Об усиленном бронированном автомобиле — Panzerkraftwagen.

— Боевой автомобиль, — предложил Фольмер. — Kampfwagen.

Гинденбург метнул в него быстрый взгляд:

— Очень хорошо

Фольмер начал было излагать свои взгляды на будущий Kampfwagen, но Гинденбург быстро перебил:

— Я хочу, чтобы вы ясно отдавали себе отчет в одном обстоятельстве. Командование довольно скептически относится к проекту. У Военного министерства, напротив, оптимистический взгляд на будущее... Кхм... Танков. — Он все-таки употребил английское слово. — Как бы там ни было, но никто не желает тратить средства попусту. Tank должен обладать определенной универсальностью, чтобы убедить Ставку в правомочности своего существования. И я хочу знать, какие шаги предприняты в данном направлении.

Фольмер указал на чертеж.

— Мы сосредоточились на разработке универсального шасси. Собственно, уже пятнадцатого ноября было сформулировано основное требование к гусеничному самоходному шасси: чтобы оно было пригодно для использования как для танка, так и трактора. Или грузовика. Предполагается, что машина будет развивать скорость до двенадцати километров в час, преодолевать рвы шириной в полтора метра и подъемы крутизной до тридцати градусов.

— Недурно, — кивнул фельдмаршал.

— Прошу. — Фольмер аккуратно выложил перед Гинденбургом новую схему. — Наша последняя разработка.

— Надеюсь, мы не напрасно заставили концерны вложить деньги в проект, — проворчал Гинденбург.

—  В основу компоновочной схемы машины легла симметрия в продольной и поперечной плоскостях, — начал объяснять Фольмер. — Это видно даже по дверям. Строгая симметрия везде. В центре машины — двигательный отсек, закрытый капотом. Над ним — площадка с местами механика-водителя и командира. Точнее, два места водителя, повернутые в противоположные стороны, для переднего и заднего хода. Мы полагаем, что идея «челнока» принесет хорошие плоды.

— Гусеницы, я вижу, прямо под днищем корпуса? — Фельдмаршал внимательно рассматривал чертеж.

— Это позволяет увеличить полезный объем.

— Пушки?

— Две. 77 и 20 миллиметров.

— Продолжайте, — приказал фельдмаршал. — Какую скорость будет развивать этот танк?

— Десять километров в час. — Фольмер знал, что изначально планировалось двенадцать, но... В этой работе вообще было довольно много всяких «но», как, собственно, и следовало ожидать от новаторского проекта.

— Предполагаемая масса?

— От двадцати пяти до тридцати тонн. Что потребует двигателя мощностью около двухсот лошадиных сил. Такие моторы в Германии имеются, — прибавил Фольмер, впрочем, без особой надежды. — К примеру, их используют для дирижаблей жесткой схемы «Цеппелин».

— Забудьте, — лаконично бросил фельдмаршал. — Авиамоторы вам никто не отдаст. Другой выход есть?

— Разумеется. Фирма «Даймлер» могла бы поставить двигатели мощностью в сто лошадиных сил и снабжать ими строящиеся... Извините, танки. Поэтому будем применять двухдвигательную установку с работой каждого мотора на гусеницу одного борта.

Фельдмаршал и руководитель работ долго еще разбирали чертежи, и ни один, ни другой не знали, что спустя годы название танка — А7V — будет истолковано по-иному: буква «V» в этой аббревиатуре расшифруется как «Vollmer»...

14 мая 1917 года, Майнц, Ставка Главного командования

Эрих Людендорф с интересом наблюдал совместное детище германской промышленности и военного ведомства Второго Рейха. Ставка со свойственным ей скептицизмом не ожидала слишком впечатляющих результатов.

Однако, демонстрация прототипа танка произвела определенный эффект. Комиссия показала рабочее шасси с макетом бронекорпуса, а для большего правдоподобия машину загрузили балластом массой в десять тонн.

— Недурно, — бросил наконец Людендорф. Он, как и Гинденбург, отличался в своих речениях лаконичностью. Но каждое слово ценилось на вес золота, и это «недурно», сказанное вроде бы небрежным тоном, имело серьезные последствия.

Германии определенно следовало поторопиться с этим проектом. Уже 16 апреля 1917 года в бою на реке Эн у Шмен-де-Дам участвовали французские танки — вторая держава Антанты начала производство собственной бронетехники.

— К пятнадцатому июля мне необходимы первые пять готовых A7V, — подытожил Людендорф. Это прозвучало так, будто танки необходимы ему лично, для собственного поместья. И, как ни странно, произвело более сильное впечатление, нежели официальный приказ.

Впрочем, и официальные бумаги не замедлили. Середина июля — первые пять, первое августа — следующие пять и сорок небронированных шасси, а первого сентября — последние сорок девять шасси.

Но... Обстоятельства. Германский гений постоянно сталкивался в своем полете с этими самыми низменными обстоятельствами. Спешка при разработке привела к необходимости доделывать на ходу.

Весна и лето семнадцатого года проходили в испытаниях A7V. То одно, то другое. Недостатки в системе охлаждения двигателей, в трансмиссии, в направляющих гусеничного хода. Каждое исправление затягивало работы.

Поспешишь — людей насмешишь. Хорошо, что Уинстон Черчилль не видит этого ужаса, думал в иные минуты Фольмер. А может, и видит, приходила следующая мысль, от которой бросало в дрожь. Фольмер ненавидел английский юмор.

Конец октября 1917 года, Мариенфельд

Постройка первого серийного тяжелого германского танка А7V завершили только к концу октября 1917 года. Обошелся он крайне недешево: стоимость постройки в ценах 1917 года составляла 250 тысяч рейхсмарок, из них чуть менее половины приходилось на бронирование.

А с броней уже в полевых условиях возникали все новые проблемы, о которых в конструкторских бюро пока не знали. Бронирование ходовой части и подвешенные под днищем спереди и сзади наклонные бронелисты мешали машине двигаться. Танк уверенно ехал по рыхлому грунту, но только если местность была открытая, без бугров, глубоких рытвин и воронок.

Высоко расположенный центр тяжести приводил к тому, что машина легко опрокидывалась при боковом крене,  при проходе через проволочные заграждения колючая проволока просто затягивалась гусеницами и запутывалась в них.

На серийных танках были установлены бронированные экраны, закрывавшие ходовую часть, однако экипажи попросту снимали их, открывая ходовые тележки. В противном случае грязь с верхних ветвей гусениц забивалась в ходовую часть.

«Вот так стараешься защитить солдат, а они просто игнорируют наши усилия», — думал Фольмер, когда ему докладывали об этом.

И все-таки дело пошло. Завод фирмы «Даймлер» в Мариенфельде стал основным производителем A7V. До сентября 1918 года было собрано двадцать A7V.

Кайзеру показали танк в Мариенфельде.

— Конструкция А7V воплощает в себе идею «подвижного форта», ваше величество, — докладывал разработчик. — Этот танк более приспособленного для круговой обороны, нежели для прорыва обороны противника и поддержки пехоты.

 Кайзер остался доволен.

В отличие от своих солдат.

Ноябрь 1917 года, Восточный фронт

— Смотрите-ка,  тяжелая походная кухня пожаловала!

По полю медленно ползло громоздкое сооружение, дымя двумя трубами. Оно и впрямь, особенно издалека, было похоже на полевую кухню. Очень тяжелую. Управляемую экипажем из восемнадцати человек. Большая часть которых сейчас сидела на крыше. И только механик-водитель обливался потом внутри.

— Вентиляция паршивая, — ворчал он. — Дышать нечем.

Командир оставался с ним — из чистого упрямства.

— Говорят, у французов в танках еще хуже. И у англичан тоже не сладко.

— Мне-то что? Тут пекло, а вылезешь — ветром продувает... Помрем все.

— Я этого не слышал, — предупредил командир.

Но претензии к танку имелись не только по части вентиляции. Трудности были и со связью. Указатель на цель крепился на крыше корпуса над артиллерийской установкой и поворачивался командиром танка с помощью троса. Расчет орудия смотрел на панель с белой и красной лампочками: их сочетания означали команды: «Заряжай», «Внимание» и «Огонь».

Но реально все команды подавались просто голосом — на крик. Между танками координации не было вовсе, все свелось к старому принципу «Делай как я». При крайней необходимости приказы доставлялись посыльными.

Круговой обстрел, обещанный кайзеру, тоже не получился. Из-за ограниченных углов наведения орудия два сектора в переднем направлении представляли собой «мертвое пространство».

Командир и механик-водитель сидели в поднятой рубке и имели неплохой обзор местности. Но что происходило на дороге непосредственно перед танком — тут, как говорится, задавишь курицу и не поймешь, что натворил. («Ха-ха», — прибавлял сержант Ганс Штубен, артиллерист). Водитель видел не далее девяти метров впереди машины. Механики смотрели на дорогу снизу, через люки в бортах — под рубкой. Вот так и ехали, дымя и переваливаясь.

— Слишком много вооружения, — мог бы сказать Йозефу Фольмеру командир танка А7V капитан фон Штрален. — Слишком большой экипаж. Слабая подготовка. Не успели толком ничему научиться — и сразу в бой. Пулеметчики мешали артиллеристам — и наоборот. В бою броня разогревалась градусов до восьмидесяти — дышать нечем. Сама броня мешала — приходилось снимать. Да тут все разом сказалось: и танков мало, и в конструкции недочеты, и времени освоить машину не хватило.

Он мог бы все это сказать. Но не сказал, потому что через несколько дней был убит на Восточном фронте.

© А. Мартьянов. 2012

Обсудить сказку вы можете здесь.