63. Советские танки в Берлине

20 апреля 1945 года, на подступах к Берлину, расположение штаба 1 гвардейской танковой армии

С Жуковым трудно разговаривать.

Генерал-полковник Катуков звонил ему, измотанный долгими часами боев у Зееловских высот.

— Георгий Константинович, долго не продержимся: левый фланг у нас открыт, а немец прет, как бешеный.

Жуков рявкнул:

— Отсиживаетесь по блиндажам? За своими танкистами не смотрите?!

— Дайте хоть кого-то! — закричал в ответ Катуков. — Контратаки гитлеровцев не ослабевают, а с такими силами, как у меня, далеко вперед не уйдем.

Жуков замолчал и молчал долго.

Катуков затаил дыхание.

— Так, — сказал наконец командующий фронтом, — в резерве у меня сейчас есть кавалерийский корпус. Отдаю вам, ждите — придут. Но до их прихода — держать оборону, так вас и так! Жестко держите оборону фланга. Иначе не только танковой армии — всему фронту... — Он запнулся, подбирая более корректное слово, нежели то, что вертелось у него на языке. — Не поздоровится нам, товарищ Катуков!

Кавалеристы действительно появились быстро.

А вслед за ними прилетела и радиограмма от командующего:

«Первой гвардейской танковой армии поручается историческая задача — первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично вам поручается организовать исполнение. Не позднее четыре часов утра 21 апреля любой ценой прорвитесь на окраину Берлина».

В этом — весь Жуков. «Любой ценой»...

Возможно ли это физически — вот вопрос?..

— Задача поставлена, товарищи, — усталым голосом произнес Катуков. — Значит, должны исполнить. Дадим Гитлеру последнего пинка — высокой квалификации и в указанном направлении!

...Путь к Берлину проходил через леса. Дальше начиналась цепь озер, танки там не пройдут.

А леса горели, и дым пожаров заволакивал все вокруг, мешал видеть.

На каждом шагу танкистов поджидали замаскированные орудия и «фаустники».

Мотострелков пустили перед танковой бригадой.

— Ваша задача, — объяснил Михаил Ефимович Катуков, — обнаруживать и уничтожать засады. Сейчас главным противником наших танков является не столько танк врага, сколько этот клятый «фауст».

...Сержант Пепелюк, немолодой уже человек, с зеленой ленточкой «сталинградской» медали, первым заметил опасность.

— Затаился, — пробормотал он. — Не знает, что я его вижу.

У Пепелюка было «ночное зрение» — как у кошки, чем он немало гордился. Он действительно видел лучше, чем другие.

Порыв ветра отвел в сторону завесу дыма — на один миг, но этого хватило. Пепелюк выстрелил из личного оружия, и на дорогу выпал человек, все еще сжимавший фаустпатрон.

— Ребенок! — Глаза Пепелюка округлились.

Немало немцев убил он сам, дважды ранили его самого; видел он, как погибали его боевые товарищи. В сожженных немцами деревнях попадались ему и тела детей. Но никогда в жизни Павло Пепелюк не поднимал руки на ребенка.

— Да что это такое? — вскрикнул он.

Мальчик лет четырнадцати с фашистской повязкой на руке лежал перед ним на дороге.

— Гитлер призывает в армию подростков, — сказал лейтенант Васькин, командир отделения мотострелков. Он остановился рядом посмотреть. — Плохи его дела.

— Плохи не плохи, а такое дитё с «фаустом» много дел наворотить может, — пробормотал Пепелюк. — Вот и думай, как быть.

— Ты не думай, Пепелюк, — посоветовал Васькин. — Твоя задача — обеспечить проход нашим танкам на Берлин. А смерть этого ребенка пусть на тех будет, кто его в бой отправил.

Подминая под гусеницы кустарники, двигались через лес советские танки.

Они шли на Берлин.

21 апреля 1945 года, предместье Берлина Кёпеник

И снова Жуков, как и в былые времена, действовал танками «нестандартно» — как кавалерией. Бросил их, всю силу, против одного города.

Он спешил. Ходили слухи, будто немцы пытаются заключить с союзниками сепаратный мир. Словом, нужно было брать фашистского зверя за горло прямо в его берлоге — и как можно скорее.

Зазвонил телефон. Жуков метнулся к аппарату, схватил трубку, сказал — как ему показалось, спокойно (на самом деле почти крикнул):

— Жуков у аппарата!

— Это Дремов, — раздался флегматичный голос комкора. — Докладываю. Мой корпус, взаимодействуя с пехотой Чуйкова, ворвался в Кёпеник.

Жуков метнулся к карте: Кепеник — ближний пригород Берлина, фактически — уже сама столица.

— Где остальные?

— Берзарин был на севере, как далеко продвинулся сейчас — не знаю.

Жуков бросил трубку.

Началось!

Сбывается самое несбыточное — то, что под Сталинградом, под Курском казалось почти невозможным.

Советские танки — в Берлине.

Предстояли последние схватки с врагом. И никто не сомневался в том, что этот бой будет самым жестоким.

21 апреля 1945 года, Эркнер, командный пункт Катукова

— Михал Ефимыч, — голос командира корпуса Бабаджаняна подрагивал, и Катуков с удивлением понял, что тот удерживается от смеха, — у меня тут нарисовались японцы. Что с ними делать?

— Какие японцы, что вы несете? Откуда вы взяли японцев? — взорвался Катуков.

— Да черт их знает, говорят — посольство.

— Шлите их сюда, разберемся, какое еще посольство...

Через час на командном пункте возникли японцы. Им показали «главного» — на неискушенный взгляд, командующий сейчас мало отличался от простого офицера, выглядел почерневшим от усталости и отнюдь не щегольски одетым.

Катуков с трудом скрывал изумление, видя, как эти люди вежливо кланяются ему.

— Кажись, не слишком они уверены в нашем теплом приеме, Михал Ефимыч, — заметил начальник оперативного штаба Никитин. — А?

— И с чего бы? Они же союзники нашего злейшего врага! — ответил Катуков. — Однако помните директиву «об изменении отношения к немцам» — ну, ту, где нам категорически не рекомендуется мстить местному населению? И Кутузов то же говорил, когда французов добивали...

— Так то Кутузов... — неопределенно произнес Никитин.

Один из японских дипломатов довольно сносно говорил по-русски.

— Мы хотим наша родина, — сообщил он. — Линия фронта — страшно

— Как вам в голову пришло искать защиты у нас? — спросил Катуков.

Японец поклонился.

Ясное дело, подумал командующий, немцы-то их защитить уже не смогут.

— Будем их считать беженцами, — решил Катуков. — Дайте им транспорт и отправьте в штаб фронта.

Когда японцев препроводили, Никитин восхищенно произнес:

— Да вы дипломат, товарищ командующий! А скажите-ка, давно ли вы ели?

— Некогда мне режим соблюдать, — отмахнулся Катуков.

— Вот скрутит язва посреди боя — будете знать, — предупредил начальник штаба.

22 апреля 1945 года, Берлин

Лейтенант Шкварин остановился, открыл люк танка.

Тяжелые танки ИС-2 двигались по улицам «елочкой». По узкой улице одновременно могли пройти только две машины, одна чуть впереди другой.

Первый танк простреливал правую сторону улицы, второй — левую. Другая пара шла следом за первой, поддерживая ее огнем.

На броне передвигались автоматчики, и при встрече с противником они спешивались и вели бой. Именно они уничтожали «фаустников» — главное оружие против тяжелого танка.

— Что там, товарищ лейтенант? — спросил водитель.

— Сам гляди.

На стене одного из домов кто-то написал крупными, неровными буквами, торопясь начертить осколком кирпича указатель-стрелку: «ДО РЕЙХСТАГА — 15 КМ».

— Почти дошли, — выдохнул Шкварин. Он закрыл люк и дал команду продолжать движение.

Свыше пятисот зданий столицы рейха были превращены в опорные пункты. Они прикрывали друг друга огнем, связывались подземными коммуникациями.

Мосты были заминированы, но не подорваны — вопреки воле Гитлера рейхсминистр вооружений Альберт Шпеер запретил взрывать объекты в столице. Гитлер уйдет, Германия останется.

Русские саперы шли перед танками, расчищая для них дорогу.

23 апреля 1945 года, берег реки Шпрее

Катуков вышел из машины.

Перед ним раскрывалась панорама города Берлина.

Огромный город горел. В небо вздымались языки пламени, нижний слой облаков был подсвечен багровым.

Перед советскими танками лежала последняя водная преграда — река Шпрее

— Где Дремов?

Катукову показали, где находится командный пункт. Иван Федорович Дремов сидел в полуподвале полуразрушенного здания, недалеко от набережной реки.

Коптила лампа, карта города, разложенная перед Дремовым, была истрепана на сгибах, заляпана пятнами копоти.

Лицо комкора потемнело от усталости. Впрочем,  сам Катуков выглядел не лучше.

— Что у тебя, Иван Федорович?

Катуков сел.

— Мост через реку немцами взорван. Сейчас специальные отряды форсируют Шпрее. Они прикроют саперов, пока те будут наводить переправу.

— Ясно, — кивнул Катуков. — Я тебе подброшу огоньку на  тот берег. Больно упрямый немец тут засел, палит из всех видов оружия.

— Что набережная?

— И носу не высунешь туда. Эсэсовцы засели. Старые наши знакомые, еще по Сталинграду.

Дремов снял трубку полкового телефона, переговорил с артиллеристами.

Огонь тотчас усилился. Катуков подошел к окну полуподвала, выглянул наружу. На противоположном берегу бушевало пламя, клубился дым.

Дремов слушал грохот, видел пожар, и лицо его оставалось абсолютно спокойным.

Вошел лейтенант, серый от пыли.

Перевел взгляд с Дремова на Катукова, замешкался — кому докладывать.

— Докладывайте, товарищ лейтенант, — ободряюще кивнул Катуков.

— Девятнадцатая гвардейская мехбригада форсировала Шперее через железнодорожный мост, севернее Адлерсхофа.

— Отлично! — воскликнул Катуков (куда более эмоциональный, нежели Дремов). — Часть корпуса отправляем к железнодорожному мосту, а остальные части будем переправлять здесь, по мосту, который наведут саперы.

— Мост будет часа через три, — заверил Дремов.

24 апреля 1945 года, район Адлерсхоф, Берлин

— Товарищ Жуков, — Катуков старался говорить спокойно, — в ночь на двадцать четвертое все части Первой гвардейской танковой армии переправились через Шпрее в районе Адлерсхоф — Бонсдорф. Мы готовы наступать к центру Берлина с юго-востока.

— Хорошо, — обрубил Жуков.

— Товарищ Жуков, до сих пор мы действовали в одной полосе с армией Чуйкова, и он был старшим.

— И это правильно, — сказал Жуков. — Претензии?

— В городе иная обстановка, товарищ командующий фронтом. Дайте нашей танковой армии самостоятельную полосу наступления в Берлине.

Жуков немного поразмыслил. Но Катуков знал, что делает: вера Георгия Константиновича в танки была велика.

— Действуйте, — сказал наконец командующий. — Будете наступать по улицам Вильгельмштрассе, по направлению к парку Тиргартен — зоопарку, — это уже совсем близко к имперской канцелярии и рейхстагу. От обычных зверей — к зверью в человеческом обличьи!

Чувствовалось, что Жуков изучил карту Берлина досконально и мог ходить по этому городу с закрытыми глазами.

— И будьте осторожны, — прибавил командующий. — Там в каждом канализационном люке засело по «фаустнику».

28 апреля 1945 года, 20 часов, Берлин

— Товарищ Катуков! — Голос был незнакомый. — Это штаб фронта, майор Иващенко. Приказ командующего: по рейхстагу огонь не открывать! Повторяю: не открывать огонь по рейхстагу. Как поняли?

— Понял, — ответил Катуков, ошеломленный. — По рейхстагу огонь не открывать. Но... почему?

— К рейхстагу уже вышли части генерал-полковника Кузнецова. Там уже наши! — штабист не выдержал — в его голосе прозвучало ликование. — Наши!

Катуков положил трубку.

Обидно, конечно, подумал Катуков. Честь водрузить Знамя Победы над рейхстагом выпадет другой части...

Но главное — это Победа. Все ради нее.

И первая задача Первой гвардейской танковой — зоологический сад. Подступы к рейхстагу. Осталось совсем чуть-чуть.

Катуков подошел к окну.

Из окна командного пункта уже видны были Бранденбургские ворота.

• Обсудить на форуме.