71. На пути к Прохоровке

2 июля 1943 года, южная часть Курского выступа, КП Воронежского фронта

Николай Федорович Ватутин буквально не находил себе места. Инстинкты военачальника кричали ему: «Пора наступать!»

Активная оборона, которую вел Воронежский фронт, выматывала не только противника, но и своего командующего.

— Хватит окапываться, — убеждал Ватутин — Верховного, представителя Ставки, «соседей». — Упустим момент, упустим! Чего ждать? Противник сидит и не наступает, а осень не за горами. Всё сорвется. Начнем первыми! Сил-то у нас достаточно.

Маршал Василевский — представитель Ставки Верховного Главнокомандования, — на которого Ватутин давил, не переставая, колебался. Ватутин умел быть настойчивым и убедительным, противостоять ему было трудно.

— Николай Федорович, повременим еще, — сказал наконец Василевский. — Уверен: переход врага в наступление — вопрос ближайших дней. Если мы начнем первыми, это будет немцу только на руку. Активная оборона его измотает, обескровит… Мы это уже обсуждали.

— Между прочим, товарищ Сталин меня поддерживает, — перебил Ватутин.

— Товарищ Сталин приказал держаться обороны, — отрезал Василевский. Он отвел глаза в сторону: ему, как и Ватутину, не терпелось начать.

4 июля 1943 года, район Обояни, деревня Успенов, штаб Первой гвардейской танковой армии

Ватутин прибыл неожиданно.

Командующий танковой армией — Иван Ефимович Катуков — принял его гостеприимно, предложил чаю.

— Умеете устроиться, товарищ Катуков, — одобрил командующий фронтом. — Окопались, небось, по самые уши?

— Пока стоим во втором эшелоне, — ответил Катуков, — и окопаться успели, и занятия с личным составом провели, и с соседями действия согласовали.

— Рассказывайте, — потребовал Ватутин и навалился на стол, грузный, уставший.

— Вы знаете, Николай Федорович, пока до места дислокации добирались — попали под бомбежку. А наши ПВО — так себе, еле-еле душа в теле. Потеряли бы танки, если бы не наши собственные зенитчики! А немцы в воздухе крепко держатся: их разведчики того и гляди засекли бы нас.

— Так не засекли же? Вы, насколько я помню, ночью передвигались?

— И вениками следы заметали, — подхватил Катуков. — Увидит немец следы гусениц и все поймет. Так что к машинам привязывали хворост. Казалось бы, примитивное «устройство», а работает. Танки замаскировали тоже проще простого: поставили их впритык к домам и сараям и сверху накидали «крышу»: с воздуха выглядит так, словно дома и сараи разве что «подросли» на пару метров, а так — без изменений.

— Мастера маскировки, значит, — проговорил Ватутин. — Это хорошо. Что у вас с матчастью?

— Это правда, Николай Федорович, что против нас будут действовать новые немецкие танки — «Тигр» и «Пантера»?

— А куда они денутся, — ответил Ватутин. — Уж конечно, ждите.

— У наших ребят почти у всех вместо фото любимой актрисы теперь изображение «Тигра», — сообщил Катуков. — По целым дням ведутся разговоры, как с этим зверем справиться, где у него уязвимые узлы, как в него стрелять и метать гранаты.

— Подкалиберные снаряды вам доставили? — спросил Ватутин. — Приехал лично убедиться, учтите.

— Убеждайтесь, — ответил Катуков спокойно. — По пять на действующий танк. Этого мало, так что присылайте еще. Впрочем, и этого количества хватает, чтобы поднять боевой дух.

— На одном боевом духе далеко не уедешь, — Ватутин вздохнул. — Будут еще вам подкалиберные снаряды, будут. С пехотой что?

— И с пехотой, и с артиллерией совместные действия обсудили, отработали кое-что на учениях.

Ватутин помолчал, и Катуков понял: командующий намерен перейти к одному из самых наболевших вопросов.

Так и вышло.

— А как у вас обстоит взаимопонимание с авиацией?

К авиации у сухопутных войск набралось много претензий. Постоянно твердили о том, что необходимо завоевать «господство в воздухе», но на деле господство прочно удерживали немецкие асы.

Немцы демонстрировали хорошую слаженность войск. Не стоило благодушествовать, зная, что у них не хватает артиллерии: недостаток одного рода войск они восполняли другим, и авиация до сих пор неплохо прикрывала их наземное наступление.

Эту ситуацию следует переломить. Вот о чем говорил Ватутин.

Командующий танковой армией дернул углом рта. Вопрос раздражал и его.

— Общее дело делаем, делить нам нечего, — сказал он наконец, словно заканчивая какой-то давний спор. — А что ошибки случались…

Николай Федорович вспыхнул:

— Ошибки? Скажите прямо: несколько случаев уже произошло, когда наши авиаторы по ошибке штурмовали наши же войска. С ними разбирается «смерш», между прочим.

Катуков пожал плечами:

— Не мое это дело, надо — разберется. А мы вот что сделали — пригласили к себе в Успенов командиров двух авиационных корпусов — истребительного и штурмового. В предстоящем бою они будут прикрывать нас с воздуха, если мы правильно понимаем ход событий.

— Правильно понимаете, товарищ Катуков, — Ватутин допил чай. — Рассказывайте.

Катуков развеселился:

— Авиаторов прибыло видимо-невидимо: и старшие командиры, и младшие, вплоть до комэсков и командиров звеньев. Весь чай у нас выпили, не поверите, Николай Федорович!

— Только чай? — прищурился командующий фронтом.

Катуков посмотрел на него ясными, честными глазами:

— Только чай, — повторил он. — Кстати, не хотите ли коньяка?

— Не могу, — сказал Ватутин.

Катуков рассмеялся от души:

— И я не могу — желудок болит… Похоже, вся радость жизни комэскам достанется... Сели мы с ними за стол, разложили карты и подробненько все обсудили: где кто будет находиться, как будет обозначен передний край наземных войск. Чтобы больше своих не бомбили и не штурмовали.

— Ну, добро, — проговорил после паузы Ватутин. — Теперь вот что. Мы в штабе фронта считаем, что главный удар противник нанесет на Обоянь, в вашем направлении — и в направлении вашего ближайшего друга и соседа, Шестой общевойсковой армии Чистякова. Вы же дружите с Иваном Михайловичем? Вот вместе в бой и пойдете. Будьте готовы.

— Всегда готовы, — машинально ответил Катуков.

5 июля 1943 года, деревня Успенов, штаб Первой гвардейской танковой армии

Катуков вышел на двор из избы. Не спалось.

Наступал жаркий летний день. В яблоневых садах пели птицы, деревня дремала. Солнце едва показалось из-за горизонта.

Катуков поежился. Не верилось, что скоро всему этому настанет конец. Ватутин не сказал прямо, но мысль командующего была очевидна: Первая гвардейская станет бронированным щитом в направлении главного удара.

Словом, держись, Иван Ефимович…

В небе раздался тяжелый гул. Катуков поднял голову: большими группами самолеты шли на юго-запад.

«Красовский начал работу», — подумал Катуков.

Вторая воздушная армия, которой командовал Степан Акимович Красовский, поднялась в воздух — сражение началось.

На улицу выбежал дежурный офицер:

— Иван Ефимович, штаб фронта!

Катуков вошел в штабную избу, взял трубку.

Ватутин говорил задыхаясь, как будто только что поднялся по лестнице:

— Командование приняло решение нанести по врагу упреждающий удар. Началась артиллерийская подготовка. Противник намерен вырваться на Обояньское шоссе и попытается мощным танковым ударом пробить нашу оборону. Манштейн, похоже, будет действовать по шаблону — то же самое он делал под Сталинградом. Выдвигайтесь на вторую полосу обороны Шестой гвардейской армии, к Чистякову.

5 июля 1943 года, Малоархангельск

Немцы двинули свои танки под плотным прикрытием авиации.

Самолеты с крестами шли тремя эшелонами.

Командующий Шестнадцатой воздушной армией генерал Руденко оставался возле аппарата, выслушивая донесения и сердясь на их сбивчивость:

— Сколько?

— Насчитали до шестидесяти He.111, товарищ командующий, с ними истребители прикрытия.

— Сколько, сколько истребителей?

— Много, товарищ командующий! Второй эшелон, по отчетам наблюдателей, — с полсотни He.111 и с ними Ju.87. FW.190 не более двадцати.

— Какая дистанция?

— Три-четыре километра. И третий эшелон — тоже в четырех километрах: двадцать бомбардировщиков и примерно сорок истребителей. Бомбардировщики идут на разных высотах. Это усложняет работу зениток.

Руденко отдал приказ, и в воздух поднялись истребители Шестого истребительного авиакорпуса и соколы Первой гвардейской авиадивизии.

Уже перевалило за полдень. Руденко подозревал, что пехота неоднократно высказалась по поводу бездействия советской авиации. И черт побери, пехота права.

5 июля 1943 года, аэродром Фатеж — район Понырей

— Наша задача — прикрывать сухопутные войска, — сказал командир звена майор Калмыков. — И вот еще что, соколы: с командного пункта дважды уже передавали категорический приказ — уничтожать только бомбардировщиков! Вы поняли?

Летчики-гвардейцы помалкивали. Они знали, какие обвинения могут воспоследовать: истребители действительно часто увлекаются боем с другими истребителями.

Немцы не хуже наших знают азартный характер, который приводит пилота в истребительную авиацию. Личный счет сбитых врагов, захватывающие воздушные поединки…

— Нам предстоит работа, — подчеркнул командир. — Работа, а не «свободная охота». Эти приключения — не сейчас. Наземные войска ведут тяжелейшие бои, немцы прорываются. А их авиация продолжает хозяйничать в небе и бомбить наши танки.

— Ясно, — пробурчал младший лейтенант Шерстнев.

— Хорошо, что тебе это ясно, Шерстнев, — повернулся к нему командир. — Еще раз повторяю: только бомбардировщики! Помните, под Сталинградом, — лицо командира чуть смягчилось, — Илья Чубарев таранил «Фокке-Вульф»? И ничего, жив остался. Слабое место у самолета — хвостовое оперение. Его можно срубить винтом. Подходить, понятно, в таких случаях приходится на малой скорости, а это почему опасно? Можно попасть под сильный огонь неприятеля. В общем, решайте сами, а задача вам ясна. — Он понизил голос: — В районе Понырей сейчас Рокоссовский и командующий Шестнадцатой воздушной армией Руденко. Так что биться будем, можно сказать, над самой головой у начальства.

Четверка Яков поднялась с аэродрома. Поляков шел ведомым у командира звена.

— Мотор барахлит, — Калмыков выругался страшными словами и повернул Як обратно к аэродрому.

Истребителей осталось трое: пара Маркевич — Шерстнев и одиночкой Поляков.

Над Понырями действительно было черно от вражеской авиации. Несколько групп бомбардировщиков подходили с разных направлений.

«Только бомбардировщики!» — твердил Поляков.

В этот момент истребители прикрытия набросились на тройку Яков, и двое из них ввязались в воздушный бой.

Поляков прорвался к бомбардировщикам.

Он шел один, но не испытывал страха. Предстоит работа, как сказал командир звена.

Качнул крыльями друзьям — все в порядке.

«Хейнкели» заметили одинокий «ястребок» и открыли по нему бешеный огонь. Стрелял не один, не два — сразу шесть самолетов.

Уводя машину из-под выстрелов, младший лейтенант подобрался к вражеским бомбардировщикам на пятьдесят метров.

«Мессеры» пришли на помощь своим бомбардировщикам: новая очередь настигла Як-1, и машина загорелась. Пробит был бензобак и водный радиатор.

— Ах, ты так? — пробормотал младший лейтенант. — А ты знаешь, что у меня четкая боевая задача: не допустить бомбардировщики к нашим позициям? Я больше моего командира боюсь, чем тебя!

Он засмеялся. Никого он не боялся.

Як-1 оставлял в небе дымный хвост. «Хейнкеля», видимо, уже списали истребителя со счетов: враг подбит —  чего больше желать?

На горящей машине Поляков приблизился к ведущему группы бомбардировщиков — на тихой скорости, осторожненько. И так же аккуратно винтом и горящей правой плоскостью летчик отрубил хвост «Хейнкелю».

Бомбардировщик рухнул на землю.

Остальные растерялись — строй рассыпался, четко выстроенная атака разрушилась, выход на цель сорвался…

— Пора. — Летчик выбросился из своего горящего Яка с парашютом.

…На земле за ходом боя действительно наблюдали Рокоссовский и Руденко.

— Кто это у тебя так геройствует? — спросил Рокоссовский.

— Скоро узнаем, Константин Константинович, — ответил Руденко.

На командный пункт доставили летчика: он был ранен в руку, весь в пыли, но глаза блестели.

— Это ты сейчас «Хейнкеля» протаранил? — Руденко пошел к нему навстречу и раскрыл объятия. Затем отстранился: — Да ты, брат, на ногах не стоишь. В медсанбат тебя, срочно.

— Риска большого не было, товарищ командующий, — отозвался младший лейтенант. — Все же опробовано на практике. Я видел, как другие это делают. Самолет жалко, но его все равно изрешетили.

Летчик отсалютовал и ушел, а Рокоссовский сказал:

— Представить к званию Героя.

…Герой Советского Союза Виталий Константинович Поляков пройдет всю войну и уйдет из жизни в двадцать первом веке — в 2012 году.

6 июля 1943 года, 1 час, район Курска

Ватутин не находил себе места. Огромные потери ни к чему не привели: стало ясно, что оборона Воронежского фронта может быть прорвана.

Против Ватутина стояла мощнейшая вражеская группировка. А от бомбардировщиков скрыться негде — лесостепь, открытые пространства.

Немцы наносят массированные удары, сбрасывают бомбы и возвращаются, ходят по кругу — эдакая «карусель смерти».

А наши? Героев много, бьются — себя не жалеют, этого не отнять. Но сколько ни тверди истребителям, что им следует сосредоточиться на вражеских бомбардировщиках, а распыления сил не избежать.

Атакуют поэшелонно, по высотам, увлекаются индивидуальными поединками — а He.111 тем временем безнаказанно бомбят наши позиции.

Какой смысл бросать на крупные ударные группировки наши маленькие, слабые группы? Нет, решение нужно менять.

Ватутин позвонил Руденко. Тот был готов к разговору:

— По крупным скоплениям вражеских танков и пехоты на поле боя будем наносить сосредоточенные удары большим числом бомбардировщиков и штурмовиков. А в промежутках между сильными атаками — действовать мелкими группами штурмовиков. Но — непрерывно!

— А времени на подготовку хватит?

— Нет, — честно ответил Руденко. — Сделаем, что можем.

Положив трубку, Ватутин собрался с духом и позвонил Сталину:

— Товарищ Иванов, — обратился он к Верховному по псевдониму, — возникла опасность прорыва.

Знакомый голос произнес после короткой паузы — как обычно, спокойный, но оттого не менее страшный:

— Вы понимаете, товарищ Николаев, — он тоже прибег к псевдониму, — что это будет катастрофа?

«Товарищ Николаев» молчал.

— Какую вы от меня хотите помощь? — голос Верховного чуть смягчился.

— Еще танки и еще самолеты, — сказал Ватутин.

— Я подумаю, — обещал Сталин. — У Ставки есть резервы. Ждите.

После этого Сталин связался со штабом Степного фронта.

Над землей лежала ночь, спали измотанные долгим сражением люди — танкисты и летчики, артиллеристы и «царица полей».

Но многие бодрствовали в эту теплую ночь на шестое июля: механики и врачи, радисты и командующие…

— Вашу армию перебрасывают на Воронежский фронт, — сообщил Сталин генерал-лейтенанту Ротмистрову, командующему Пятой гвардейской танковой армии. — Срочно. Как поедете?

— Своим ходом, — мгновенно ответил Ротмистров.

— А танки из строя не выйдут, если их гонять туда-сюда? — спросил Сталин. — Не лучше ли по железной дороге?

— А если авиация противника разбомбит железнодорожные пути? — тотчас задал встречный Ротмистров. — Это очень опасно — потеряем армию.

— Как пойдете? По ночам?

— Ночь сейчас — семь часов, слишком долго придется ползти. Нет, пойдем и днем.

— Днем же будут бомбить! — напомнил Сталин.

— Товарищ Иванов, дайте указание авиации прикрывать нас с воздуха, — попросил Ротмистров. — Дойдем быстро, обещаю.

— Желаю вам успеха, — сказал Сталин и положил трубку.

…Пятая гвардейская танковая армия шла своим ходом к Воронежскому фронту, передвигаясь днем и ночью. Немецкая авиация ее не тревожила — была слишком занята непосредственной поддержкой своих войск на поле боя.

…Войска стягивались к Прохоровке. Как и сто с лишним лет назад, под Бородино, никто еще не знал названия этого малозначительного села — названия, которое войдет во все исторические книги.

© А. Мартьянов. 29.09. 2013.

Обсудить на форуме.