66. Воронежский рубеж

28 марта 1942 года, Восточная Пруссия, ставка Гитлера «Волчье логово»

Совещание длилось уже три часа, но фюрер не выказывал ни малейших признаков усталости.

Основной стратегический вопрос, касающийся предстоящей летней кампании, звучал так: Москва или фланги?

— Мы должны сосредоточить наши основные усилия именно на флангах, — сказал наконец фюрер. — Прорыв на Кавказ — главная цель. Там — ресурсы, нефть... На севере нам предстоит взять Ленинград и «дотянуться» до финнов.

— А Москва? — подал голос начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер. — Взятие столицы послужило бы...

— Вот пусть русские и считают, что мы нацеливаемся на их столицу, — мгновенно отозвался Гитлер. — Подготовьте соответствующую дезинформацию, пусть поработает ведомство Канариса.

Гальдер подошел к большой карте, вывешенной на стене:

— Какова же будет наша основная цель?

— Воронеж, — сказал фюрер. Он тщательно изучил обстановку и не упустил возможность блеснуть познаниями. — Воронеж — ключ к Дону с его многочисленными переправами. Это транспортный узел коммуникаций Центральной России: железная, шоссейные дороги, водный путь. Воронеж — вот точка поворота наших армий на юг!

— Предлагаю назвать этот план «Зигфрид», — произнес Гальдер.

Гитлер чуть поморщился. После того, как план «Барбаросса» провалился — зимнюю кампанию при всем желании нельзя было счесть успешной, — фюреру не хотелось прибегать к именам героев германского эпоса.

— Зигфрид — слишком обязывает, — выговорил наконец фюрер. — Следует быть скромнее, Гальдер. Назовем операцию «Блау».

31 марта 1942 года, Москва, Кремль

Сталин ждал. Совещание затягивалось.

Наконец он перевел взгляд на самого решительного из своих военачальников:

— А вы что скажете, товарищ Жуков?

Жуков ответил мгновенно — видно было, что ответ вертелся у него на кончике языка:

— Считаю, что на всех участках нам следует держать оборону. Мы можем перейти в наступление только на одном участке, и на нем следует сосредоточиться.

Сталин медленно прошелся по ковру — три шага в одну сторону, три шага в другую. Видно было, что он недоволен.

Наконец он спросил:

— И какое направление вы считаете наиболее вероятным? Куда, по-вашему, нацелится враг?

— Полагаю, Москва, — ответил Жуков.

— Я тоже так думаю, — кивнул Сталин.— Однако нельзя просто окопаться и стоять на месте. Считаю необходимым в мае освободить Орел, Харьков, разгромить ржевско-гжатскую группировку противника. После этого — Ленинград и освобождение Донбасса. Наша стратегическая цель, товарищи, — к концу года выйти на государственную границу СССР.

Все молчали. Перспектива выглядела захватывающе.

Сталин чуть усмехнулся:

— Что притихли, товарищи? Нынешней зимой мы почти разгромили немцев. Так добьем их! Наши силы с тех пор не уменьшились, а выросли, и выросли существенно.

Он перевел взгляд на маршала Тимошенко:

— Какое ваше мнение, товарищ Тимошенко, насчет наступательной операции на юго-западном направлении — силами Брянского,  Юго-Западного и Южного фронтов? Как ваши войска, товарищ Тимошенко, справятся с такой задачей?

Тимошенко кашлянул и ответил вполне решительно:

— Они сейчас и в состоянии, и, безусловно, должны нанести упреждающий удар.

— Хорошо. — Сталин подошел к карте. — Основная задача овладеть на левом крыле районами Харькова и Краснограда, в центре — Курском и Белгородом. И в конце концов, — он сделал короткую, выразительную паузу, — в конце концов выйти на Днепр.

2 апреля 1942 года, Москва

Столица выглядела по-военному сурово: на площадях — позиции зенитных батарей, в вышине плавают аэростаты. Окна перечеркнуты белыми полосками бумаги.

И все-таки у Героя Советского Союза генерал-майора Александра Ильича Лизюкова было приподнятое настроение.

Позор сорок первого года, когда армия отходила, оставляя один населенный пункт за другим, когда бои шли под стенами Москвы, — этот жгучий кошмар вот-вот должен был рассеяться.

Александр Ильич желал только одного: наступать.

Его вызвали в Ставку. Сталин смотрел на него испытующе, чуть ироническим взглядом, явно рассчитывая смутить.

Лизюков ждал.

Сталин сказал:

— Сейчас формируются четыре новых танковых корпуса. Вы назначаетесь на Второй. Отправляетесь в Горький.

Лизюков отсалютовал и вышел.

Сейчас даже мрачный вид столицы не мог развеять его радости. Формирование крупных танковых соединений может означать лишь одно: близок поворот в войне, долгожданный переход к наступлению.

7 апреля 1942 года, район города Елец

Составы с новыми, только что с завода, танками Т-34 мчались на Брянский фронт.

Эти эшелоны шли, обгоняя все остальные, вынужденные ждать на всех полустанках.

Но возможности железной дороги ограничены, и танки, несмотря на все принятые меры, прибывали недостаточно быстро. На станциях их выгружали, и дальше они двигались своим ходом.

В степи задували теплые ветра, начинала зеленеть трава.

Моторы ревели, одолевая весеннюю распутицу, колесные машины увязали, и их приходилось толкать.

Командир Второго танкового корпуса ехал в своей «эмке» в самой гуще колонны. Наступление, скоро наступление!

Второй танковый корпус разместили в пятнадцати километрах западнее от Ельца — где находился штаб Брянского фронта, — в селе Казаки.

Задача, поставленная перед Вторым танковым корпусом, пока оставалась неопределенной: он находился в резерве фронта. В любой момент следовало быть готовым нанести контрудар по врагу.

Пока что было время на то, чтобы изучить направления и рубежи, отработать вопросы взаимодействия с «соседями».

Время есть. Очевидно же, что немцы постараются нанести удар по Москве, — там их ждет наша жесткая оборона, — а мы тем временем ударим врага в Брянске.

11 июня 1942 года, окрестности Ельца

— Наконец-то! — такими словами Александр Ильич Лизюков приветствовал своего начальника штаба полковника Другова.

Лизюков выглядел уставшим, измотанным.

В конце мая его неожиданно повысили до командарма.

— Мы поручаем вам формирование и командование Пятой танковой армией, — сказал ему начальник Генерального Штаба Василевский. — Знаю, дело очень серьезное, но ведь у вас имеется и специальное образование. Вы же танкист с середины двадцатых, умеете командовать танковыми соединениями. Справитесь и с армией.

— Значит, все-таки большое наступление? — тихо спросил Лизюков.

Василевский пожал ему руку:

— Отправляйтесь в Елец. Сдайте Второй танковый корпус и возглавляйте армию. Работы невпроворот, действуйте.

Армия «сколачивалась» на ходу: Второй и Одиннадцатый танковый корпуса, затем еще отдельная танковая бригада, минометный полк, легкая артиллерия... стрелковая дивизия — без пехоты никуда... отдельный зенитный дивизион...

Танки. Одна тяжелая бригада на КВ. Две бригады, укомплектованные тридцатьчетверками и легкими Т-60.

Т-60 бьют фактически ружейной пулей. Естественно, броню не прошибут, но живой силе противника урон нанесут — будьте-нате.

Только вот нужно добраться до противника.

У Пятой танковой армии до сих пор было ни штаба, ни связи. Время от времени прибывали офицеры из оперативного отдела фронта — они были у командарма «на подхвате» и быстро исчезали.

— Товарищ полковник, что слышно об остальном штабе? — настойчиво спрашивал Лизюков. — Мне нужен собственный оперативный отдел, а главное — батальон связи и штабная авторота.

— Скоро, Александр Ильич, скоро, — заверил Другов.

28 июня 1942 года, 5 часов утра, район Ельца

Штаб Брянского фронта заканчивал работу над предстоящей Орловской наступательной операцией. Основной ее замысел уже отчетливо виден был на карте.

Порой казалось, что события, планируемые штабом, уже происходят в реальности.

— Все, товарищи, нужно поспать. — Начальник штаба фронта Михаил Ильич Казаков решительно защелкнул застежку планшета. — Завтра продолжим. Скоро начнется наступление.

...На рассвете телефоны в штабе буквально взорвались звонками.

Немцы перешли в наступление сами.

Армейская группа «Вейхс» — носящая имя своего командующего, генерал-полковника Вейхса, — ударила на левому крылу Брянского фронта.

4 июля 1942 года, КП Пятой танковой армии в районе населенного пункта Слепуха

Начальник Генерального штаба Василевский приказал остановить машину.

Немецкие самолеты приближались.

— В укрытие!..

Пришлось бежать под вражескими бомбами. Лизюков встретил представителя Ставки мрачно:

— Их авиация господствует в воздухе. Иногда головы не поднять. Как действовать танками, если наших истребителей практически не видно?

— Ну, Александр Ильич, не все так плохо, — сказал Василевский. — Давайте сразу к делу. Вы должны завтра, самое позднее послезавтра нанести контрудар в направлении Землянска. Противник прорвался на Дон возле Воронежа. Необходимо перехватить пути подвоза и тылы танковой группы противника. Действуйте, не дожидаясь полного сосредоточения всех сил вашей армии.

— Это противоречит всему, что я знаю о танках, — сказал Лизюков. — Вы же сами говорили, у меня есть опыт и образование!.. Танковым корпусам придется наступать как общевойсковым соединением — с указанием полос наступления, разграничительных линий, мест расположения командных пунктов... Это нарушает главный принцип — массированное применение танков. Мы растянем танковые корпуса по всему фронту. А как организовать взаимодействие? Связь ненадежна.

— Вам придется поступить так, — голос Василевского стал жестким. — Этот приказ не подлежит изменению. Для усиления армии вам передается Седьмой танковый корпус генерала Ротмистрова. Он сейчас направляется сюда по железной дороге из Калинина.

— И его, конечно же, по дороге бомбят, — горько добавил Лизюков. — Вы сами видели, что немцы творят в воздухе.

— Действуйте, — повторил Василевский. Он вдруг почувствовал страшную усталость и попросил воды.

7 июля 1942 года, район Воронежа (берег речки Кобылья Снова)

Ротмистров был в ярости. Ни связи, ни каких-либо толковых разведданных. В каком направлении двигать танки? Где противник?

На легком танке прибыл офицер из штаба армии, передал приказ: наступать!

Уничтожить противника в районе Ломовка, Перекоповка, Северные Озерки.

Ромистров с хрустом развернул карту, глянул, перевел взгляд на свои танки.

Седьмой корпус еще не весь собрался на берегу проклятой речки Кобылья Снова.

Еще подходили отставшие, опоздавшие. Кто-то не дойдет — немцы бомбят непрерывно. Речку перешли, атаковали немецкие танки, вернулись на другой берег, опять перешли речку.

Ротмистров видел, как дым затягивает поляну: там горел танк. Немецкий, наш? Пехота выскочила из леса — в мирные времена жители Ломовки ходили туда за грибами, — и побежала, окружая тридцатьчетверки. Пора.

Десять танков двинулись в атаку. Навстречу выскочили PzIV. Немецкой пехоты видно не было.

Зато в воздухе опять завыли бомбардировщики.

7 июля 1942 года, НП Брянского фронта

Лизюков прибыл в штаб к вечеру.

Новый командующий фронта — генерал-лейтенант Чибисов, человек вообще-то довольно флегматичный, был вне себя.

— Почему топчетесь на месте, товарищ Лизюков? Почему не выполнили боевую задачу?

У Лизюкова дернулась щека, и вдруг он закричал:

— Я требую, слышите — требую! — надежного авиационного прикрытия! Моя пехота вообще не в состоянии вести боевые действия. Вторая и Двенадцатая мотострелковые бригады почти выбиты немецкими бомбами, а те, кто остался жив, прекратили всякие действия, потому что это бессмысленно.

— Пытаетесь свалить все на авиацию? — резко спросил Чибисов. — А танки у вас для чего?

— Послушайте, — сказал Лизюков, стараясь говорить спокойнее, — вы не позволили мне нанести удар железным кулаком, хотя танки у меня именно для этого! Вы заставили меня вводить армию в бой по частям, и я подчинился. Так хоть теперь сделайте по-моему — прикройте меня с воздуха, дайте авиацию, иначе все погибнет.

— Вы трус, товарищ Лизюков, — тихо, расчетливо произнес Чибисов.

Лизюков страшно, до зелени, побледнел и вышел.

7 июля 1942 года, Берлин

— Сегодня наши победоносные войска, сломав хребет Красной Армии и навязав ей свою волю, заняли город Воронеж! — гремело радио.

Это фактически было правдой. Несколько кварталов города еще оборонялись советскими войсками, но падение города было вопросом нескольких часов.

— Сейчас я считаю, — заявил фюрер, — что мы можем начать новую операцию. Прорыв на Сталинград теперь легко осуществим. Именно туда следует двигаться Шестой армии Паулюса.

15 июля 1942 года, Ставка Верховного Главнокомандования

— Пятая танковая армия с задачей не справилась, — медленно проговорил товарищ Сталин. — Предлагаю ее как армию ликвидировать, а товарища Лизюкова вернуть обратно во Второй танковый корпус. Танковым корпусом он командовал, кажется, вполне прилично.

25 июля 1942 года, район деревни Медвежье Воронежской области

Командир Второго танкового корпуса смотрел прямо в глаза генерал-лейтенанту Чибисову.

Это была их первая встреча после памятной стычки, когда Чибисов назвал Лизюкова «трусом».

— Стало известно, товарищ Лизюков, — сказал Чибисов зло, — что один из ваших батальонов попал в окружение. Извольте лично вывести его.

Лизюков молча отсалютовал и вышел.

В нем трудно было сейчас узнать генерала — он носил обычный комбинезон танкиста.

Скоро заревели моторы — танки двинулись на врага.

Первая гвардейская танковая бригада двинулась к реке Сухая Верейка.

Река только называлась так — на самом деле пойма ее была низкой, заболоченной, совершенно непроходимой.

Танки шли на противника без прикрытия.

Немецкие батареи встретили их бешеным огнем, и с наблюдательного пункта хорошо видно было, как один за другим вспыхивают КВ и тридцатьчетверки...

Командирский танк, в котором находился Лизюков, вырвался далеко вперед, и вдруг остановился, словно налетел на невидимую преграду. Вокруг него рвались снаряды.

— Покинуть танк! — отдал приказ командир.

Первым вылез через верхний стрелок-радист, но его тут же сразила очередь. Механик-водитель, раненый, упал на землю, укрываясь за подбитым танком. Лизюков покидал машину последним. Рядом с ним разорвался снаряд.

Генерал был в простом комбинезоне, снаряд изуродовал его лицо. Его похоронили в братской могиле, и он считался пропавшим без вести.

© А. Мартьянов. 08.07.2013

Обсудить сказку вы можете здесь.